Андре-Марсель Адамек - [Самая большая подводная лодка в мире]
Буффало, ничего не ответив, продолжал столбом стоять перед инвалидным креслом. Максу не удавалось собрать свои мысли.
— Не стой так, — сказал он, — у меня от тебя голова кружится.
Буффало пододвинул к себе стул и сел на краешек. Он проглотил две таблетки кодидола, запив их глотком слабительного сиропа, флакончик которого он всегда носил в заднем кармане брюк.
Пиу, прежде чем уйти в свою комнату, принесла бутылки с пивом и маленькую баночку оливок.
— Эта, — сказал Буффало, — если сломает кость, то не понадобится даже рентген делать. Должно быть, Жилю не слишком весело трахать эту арматуру…
Макс сухо прервал его:
— Хватит скалиться, не смешно.
— Ладно, никто не скалится. Я отлично понял, что попал не на праздник. Я пришел оказать тебе услугу, а ты мне тут козью морду строишь.
— Ничего я тебе не строю, я думать пытаюсь.
— Вот-вот. Ты проводишь жизнь в размышлениях. Потому у тебя и вид старого хрена. У тебя мешки под глазами такие, что в них можно растить кенгурят, и ни одного крепкого волоса на голове.
— Отстань. Уже запарил меня по самые яйца.
— Я и не знал, что они у тебя есть.
— Погоди, вот выберусь из гипса, увидишь, есть ли они у меня.
— Когда ты выберешься из гипса, ты будешь хромать, и вид у тебя будет еще хреновее.
Жиль вернулся с рынка с сеткой ракушек и бутылью, в которой плескалось розовое вино. Буффало поздоровался с ним и тут же попрощался, прежде чем тихо удалиться.
— Что с тобой? Вы поссорились?
— Да нет. Ты нашел то, что хотел?
— Представь себе, морских петушков не было. Вместо них я взял венерок и еще полкило букцинума.
— Ну что ж, попируем, — сказал Макс.
Жиль унес провизию на кухню. Оставшись наконец один, Макс принялся размышлять о том деле, которое он силился забыть и которое неожиданно вновь всплыло на поверхность. Дочь магната все еще не была найдена и к тому же путалась с Пупаракисом. Наверняка она приходила на улицу Бланш искать убежища. Он всего лишь угостил ее кофе, перебросился с ней несколькими словами, но именно к нему она устремилась в поисках помощи. Этот порыв, свидетелем которого он даже не был, взволновал Макса до слез. Он думал только об этой одиноко бредущей в ночи девушке, которая пришла, чтобы постучать в его дверь.
[6]
В два часа ночи, в самый разгар грозы, Тон примирился со всем женским родом. Образ Магды потонул в рейнских водах, уносимый речным течением к великому шлюзу прощения. И там, где исчезла ее золотистая шевелюра, медленно поднялось на поверхность лучезарное тело Хлои. Это было тело молочного цвета, уже потрепанное ночными бдениями, усеянное следами усталости. Тон провел ладонью по его изгибам так, словно гладил мрамор статуи. Он долго терся щекой о черные водоросли живота, и впервые лоно Гулетты окропили слезы.
За чашкой кофе они не смели поднять друг на друга глаз. Ведь именно за утренним кофе любовники или принимают друг друга или отрекаются навсегда. Прошли бесконечно долгие мгновения, прежде чем они смогли отважиться на испытание взглядом. Оба они улыбались, и их лица озаряла светлая радость.
— Постарайся немного отдохнуть, — сказал Тон. — Я сам открою таверну.
Нижний этаж был еще погружен в полумрак. Тон зажег неоновые лампы, запустил кофеварку и открыл дверь, перед которой уже терпеливо ожидал первый клиент. Это был один из мастеров Пупаракиса, утренний завсегдатай, неизменно бравший одно и то же: три сырых яйца, которые он тут же выпивал, черный чай и стакан водки. Тон обслужил его и включил печь, чтобы подогреть маленькие хлебцы.
Час максимального оживления, когда зал наводняла фауна квартала, еще не настал. По утрам случайными клиентами здесь бывали семьи, обнаружившие на заре, что в баллоне закончился газ, или люди, не нашедшие в себе сил самостоятельно сварить кофе, или те, кто провел ночь на причалах. И еще те нелюдимы из числа самых верных завсегдатаев, что жадно ловили слова Гулетты, чтобы начать день. Последние рисковали быть сильно разочарованными при виде подающего на столы Капитана, и, вполне вероятно, они так и ушли бы, ничего не заказав.
Тон ощущал в себе прилив сил, которые он считал давно угасшими. Он твердо решил бороться, чтобы спасти «Медузу» от катастрофы. Вся горечь его обид исчезла, и ему доставляло удовольствие быть приветливым, сновать от столика к столику, ловко маневрируя между ними с подносами. Все шло без сучка и задоринки, ему даже удавалось расшифровывать кредитные записи Гулетты на грифельной доске, напоминавшие забавные иероглифы.
* * *— Не стоит слишком торопиться, — говорил Жиль, наполняя кувшинчик розовым вином из оплетенной бутыли.
Гора пустых ракушек переполняла кастрюлю. Острая сырная паста в качестве напоминания о себе оставила лишь блестящий шафранный след на дне блюда. Пиу основательно поучаствовала в пиршестве, но пятый стакан розового вина ее разморил, и она спала в своей комнате, скрестив руки на непривычно округлившемся животе.
— Я совершенно согласен, — ответил Макс, — но все же нельзя оставлять эту девушку в когтях Пупаракиса.
— Что меня удивляет, так это поведение родителей. Ты находишь это нормальным, когда миллиардеры помещают свою дочь к сумасшедшим?
— Особенно если учесть, что тронутой она не выглядела.
Макс залпом осушил стакан. Розовое всегда казалось ему кислым и безвкусным, но теперь, когда к нему опять вернулась жажда, он выпил бы не поморщившись и худшее вино.
— Если мы действительно хотим вытащить ее оттуда, — сказал он, — не может быть и речи о том, чтобы сообщать родителям.
— И полицейским тоже, результат будет один. Неплохо было бы с ней встретиться и выяснить, чего она сама-то хочет. Остается только одно: вступить в переговоры с Пупаракисом.
— Это, — сказал Макс, — лучший способ, чтобы оказаться на дне рейда с привязанной к ногам наковальней.
— Вовсе не факт, если мы пойдем к нему с крепкими ребятами. Нужно будет собрать небольшую банду.
— Ты кого имеешь в виду?
— Буффало, потому что он уже наполовину в курсе. И еще, может быть, Пеле.
— Итого, четверо. Маловато, чтобы противостоять гориллам грека.
— Я не имел в виду драку. У нас нет ни единого шанса против амбалов, ошивающихся на верфях. Но если нас будет достаточно, может быть, это удержит Пупаракиса от глупостей.
Внизу раздался звонок. Жиль с трудом оторвал задницу от стула, ворча, что пора бы раз и навсегда починить этот злосчастный домофон. Макс услышал его удаляющиеся шаги.
Три минуты спустя в комнату ввалился Тон. Он нес завернутую в газету бутылку и картонную коробку, наполненную бумажками, которую он положил на стул, прежде чем сжать Жиля в своих объятиях.
— А, Жиль! Я тебе крайне обязан. Если бы ты мне не намекнул про Хлою, мне бы ничего такого и в голову не пришло.
— Хлою?
— Ну Гулетту, если хочешь.
— Пожалуйста, Капитан, говорите тише. Пиу не очень хорошо себя чувствует, она отдыхает в соседней комнате.
— Тысяча извинений! — прогремел Тон, не понизив голос ни на йоту.
Он сделал сочувствующую мину, глядя на гипсовые повязки, и принялся поносить шофера транспортного агентства, который ехал слишком быстро.
— Стаканчик розового вина, Капитан?
— Спасибо, больше не пью.
Это звучало так, будто он объявил, что его избрали папой римским. Ему все же налили, но он с досадой проигнорировал напиток и без обиняков приступил к сути дела. Макс выслушал весьма туманный рассказ, деловито просмотрел адресованные Гулетте требования к уплате и взвесил на ладони документы из картонной коробки.
— Мне потребуется некоторое время, чтобы изучить все это, — сказал он. — Гулетта…
— Хлоя, — поправил Капитан.
— Хлоя может зайти ко мне завтра во второй половине дня.
Тон освободил от газеты бутылку и поставил ее на стол. Это был арманьяк времен последней войны. Макс тотчас его открыл, вылил розовое вино из стаканов в кастрюлю и наполнил их нектаром янтарного цвета.
— Вы уверены, что не хотите глоточек, Капитан?
— Только без церемоний. Я вам сказал, я больше не пью.
Кадык предательски подрагивал в его сухой, словно тысячелетний орех, глотке.
— Знатный напиток, — сказал Макс.
— Пустяки, по сравнению с той работой, которую вы для нас сделаете, — сказал Тон. — Если когда-нибудь я смогу оказать вам услугу…
— Очень может быть, — сказал Макс.
Он повернулся к Жилю, встретил его взгляд и прочел в нем сдержанное одобрение. Тогда он поведал Капитану историю Ким и греческого торговца металлоломом.
Тон смутно помнил тот день, когда застал Пупаракиса с девушкой за складом верфи. Но он столько выпил тогда, что теперь был не в состоянии вспомнить детали и предпочел ничего об этом не говорить.
